Ерофеева за писателя не считаю. Виктора. Если осилите текст, то, думаю, поймёте, почему. Но его мимолётный взгляд на наш город может показаться интересным.

Текст впервые опубликован в еженедельнике "Московские Новости". На французском - в "Courrier International".

Виктор Ерофеев. Адские ветры Норильска
Ветер, ветер. На всем белом свете. Но знал ли Блок, что в Норильске особенно сильно дует? Ветер шквальный, безостановочный, почти каждодневный. Над городом вместо птиц и бумажных змеев пляшут дикие стаи пластмассовых пакетов. Черные, голубые, лиловые, белые - побочные дети цивилизации и стихийного бедствия. Снижаясь, они прилипают к радиаторам автомобилей, ко всем трем тысячам городских фонарей, которые призваны зимой бороться с полярной ночью, к лицам прохожих. Увернешься от белого, прилипнет лиловый.

o Дома тоже разноцветные, пестрые, разрисованные, как индейцы. Своей принудительной раскраской они должны поднимать настроение горожан. Но только настроишься позитивно, как тут же расстраиваешься, присмотревшись: беда в том, что дома жутко обшарпаны. Вбитые в вечную мерзлоту, их сваи ведут себя непредсказуемо, и время жизни у них ограниченно. Умерший дом сверкает пустыми глазницами окон - его сносят: улицы лишаются домов, как зубов.

Только враг человечества мог построить город в таком гиблом месте. Ощущение того, что все это - адский замысел, рождается по разным поводам. Во всяком случае, в городе слишком часто пахнет серой. Горожане считают, что у них не все в порядке с розой ветров, но я думаю, что роза здесь ни при чем. Металлургические комбинаты загрязняют воздух на сотни и тысячи километров - на это загрязнение жалуются в Финляндии и в Канаде. Кроме того, в городе подозрительно много красивых женщин и салонов красоты - такое впечатление, что здесь решили кого-то серьезно соблазнить, но только еще не знают, кого именно. Однако хуже всего обстоит дело с короткой историей города.

В год, когда идея вернуть памятники Сталину прокатилась по городам России, приехать в Норильск совсем невредно. Впрочем, доехать до Норильска по земле можно только в собачьей упряжке или на такси через Дудинку по очень плохому шоссе, поскольку пассажирские поезда до Енисея уже давно не ходят. Значит - лети.

Я полетел с наивным желанием увидеть заодно цветущую тундру, полярных сов и зеленых невест-берез, но жестоко ошибся: Таймыр в середине мая еще и не думал растаять. Передо мной была бескрайняя снежная пустыня - унылая и монотонная, как это самое предложение. Когда самолет приземлился, пассажиры первым делом надели в салоне меховые шапки. Норильск - город головных уборов. На вещевом рынке их так много, и они таких причудливых видов, что кажется, будто проходит вечный фестиваль шляпочного искусства. На этот фестиваль пускают далеко не всех. Не успели пассажиры надеть шапки, как в самолет нагрянули полярные милиционеры.

Вроде бы, внутренний рейс: Москва - Норильск, однако покажи паспорт. Оказалось, что будь я украинцем или казахом, меня бы в Норильск не пустили - нужно специальное разрешение для всех иностранцев, и только белорусы, наряду с русскими, могут лететь сюда в неограниченном количестве. На вопрос, почему Норильск обладает атавизмом советского режимного города, мне не смогли ответить, но по дороге в город показали рукой на какие-то затерянные в снегах ракетные установки, которые, очевидно, нельзя увидеть с американских военных спутников.

В 1935 году в новоиспеченный поселок Норильск прибыла первая партия заключенных в количестве 1 200 человек. Говорят, что они чуть ли не все быстро вымерли. Город находился в ведение НКВД вплоть до 1953 года. Главным зданием старого города, состоящего, в основном, из заключенных и их бараков, был Хитрый Дом - штаб-квартира чекистов, который до сих пор выглядит добротно, зазывно и даже игриво. Мне рассказывали, что в нем должны были отмечаться оттрубившие свой срок заключенные: в назначенные дни очередь выстраивалась длиной с улицу. Возможно, что Хитрый Дом - это не только история, но и мечта о порядке, который нужен нашей стране. Во всяком случае даже в Норильске я не заметил сильных отрицательных эмоций по этому поводу. Памятник Ленину работы Меркулова поставлен на высоком постаменте таким образом, что вождь, который выносил в своем сердце идею концлагерей, смотрит прямо в их сторону. Шоферы такси возят пассажиров к Хитрому Дому как к симпатичной достопримечательности, вроде Диснейленда.

В норильском Диснейленде можно также, договорившись предварительно с администрацией, заглянуть в рудники (с местным ударением на у) и посетить кладбище зэков. Здесь желательно иметь общенародные нервы: равнодушно (лучше: наплевательски) относиться к потерям. На месте кладбища стоят несколько памятников. Самый красивый из них - польский. В виде рельсов, уходящих в небо, с крестами вместо шпал. Поляки даже в Норильске отметились нравственно и эстетически. У них в России - бескрайняя Катынь. Рядом стоят монументы прибалтов с именами погибших, построенные в 1991 году.

А чуть в стороне - православная часовня с хлопающей на ветру железной дверью. На алтаре я нашел недоеденный пасхальный кулич, горстку сегодняшних металлических рублей и десяток разнокалиберных сигарет, которые бы с удовольствием выкурили перед смертью взбунтовавшиеся заключенные. Но мои гиды ни словом не вспомнили о восстании норильских каторжан летом 1953 года - одном из самых трагических и, вместе с тем, героических эпизодов русской истории ХХ века, - зверски подавленном солдатами и городскими добровольцами: комсомольцами и коммунистами, вооруженными металлическими штырями. Никто до сих пор не знает число убитых. Полторы тысячи? Больше? Неважно.

Неинтересно. Впрочем, мятежников прямо здесь, на кладбище, не расстреливали - их убивали в другом месте. Здесь же закапывали умерших: в траншеях глубиной меньше метра. Возле часовни оказались давно увядшие венки, расставленные вокруг мемориальной надписи, сделанной на лежащей в стылой воде каменной доске. Ступени, ведущие к этому месту, утопали в жидком, хлюпающем, так никогда и не застывшем бетоне.

Было такое ощущение, что это памятник не людям, а бездомным собакам, застреленным по случаю того, что они стали бешеными.

Сколько вообще в Норильске погибло людей, мне никто не сказал, но то, что они исчислялись многими десятками тысяч, очевидно. Я хотел еще походить по этой земле неотпетых страдальцев, но было ветрено, сыро (в тот день потекли трехметровые сугробы); к тому же пора по расписанию обедать и ехать на Медный завод.

Не могу сказать, что у меня после этой Голгофы, как называют в городе это место, испортилось настроение и я отказался идти в ресторан. В нашей стране мы настолько хорошо научились контролировать наши чувства, что нас не удивить и не запугать никакой трагедией пятидесятилетней давности. Мы победили немцев, но самих себя нам не победить! Если расстраиваться по всякому подобному поводу, вообще будешь ходить голодным. Наша черствость - воля к жизни. Наша невнимательность к мертвым - вера в бессмертие. Однако, несмотря на такие сильные мысли, я все-таки с отвращением смотрел в окно машины на город, который забыл своих мертвецов. Я был, конечно, неправ.

Только в Норильске я понял, что Север чудовищно, сверхъестественно богат. В конечном счете - это наше национальное несчастье. Если из рудников можно извлекать богатую цветными металлами, играющую на солнце руду, и здесь же, разъедая глаза и воздух газом, на Медном заводе в огненных ваннах, с голливудскими спецэффектами зеленых и оранжевых фейерверков, плавить миллионы тонн шихты, чтобы изготавливать трехсоткилограммовые слитки меди высшей марки (99,99% меди), то зачем еще что-то делать, о чем-то думать? Государство больше почти не превращает (и на том спасибо) людей в рабских зэков, но советская сущность города умирает слишком медленно, чтобы поверить в то, что мы переродились.

В этом городе грязного черного снега есть хорошие рестораны, магазины, где продаются сказочные рыбы, есть краеведческий музей с американским дизайном, Театр имени Маяковского, библиотеки. Я знаю, что люди, которые обогащаются от производства никеля и меди, хотели бы (несмотря на то, что местные профсоюзы в это не верят, как не верит вся страна в капитализм) сделать город цветущим: с зимним футбольным полем, спортивными комплексами, прочими радостями жизни. Но энтропия сильнее мечты. В городе нет уже того зоопарка, который был в старые времена. Из пригородных коровников исчезли все коровы - пошли на мясо. Деревьев в городе не сажают. Анютины глазки уже многие годы не появлялись на летних клумбах. Однако положительное влияние вымерших культурных заключенных на местное общество - не легенда. Я был на спектакле в Театре Маяковского - я видел исключительно благодарную публику.

Мои норильские читатели тоже были благодарной, серьезной, милой публикой. Они не жалели, что живут в Норильске. Они возмущались тем, что пенсионеров выдавливают из Норильска жить на Большой земле - это казалось им несправедливым. Восемнадцатилетняя официантка Настя рассказала мне о том, что она хочет от жизни. Это складная программа нарождающегося среднего класса. В городской гостинице открыли массажный кабинет "Умелые ручки". На домах заранее повесили гуманные весенние надписи: "Осторожно, сосули!"

Я купил себе в гастрономе пару золотых сибирских рыб и отправился назад в Москву с чувством, что мы все - патриоты нашей Голгофы.

____________________________________________________________
Русский оригинал статьи публикуется с любезного разрешения редакции "Московских Новостей".
http://www.inosmi.ru/translation/221911.html