На прошлой неделе снова пришлось лететь на самолёте. Аэропорт встретил своими обычными процедурами, над смыслом которых уже не задумываешься: рентген-рамка-регистрация-рентген-рамка-досмотр-перекур-посадка…
   
А вот и новшества: на досмотре надо доставать ноутбуки из сумок и класть на транспортёр адской машины в отдельной корзинке. В маленьком помещении суета и неразбериха. Пассажиры охотятся за корзинами для одежды и свободными креслами, к рентгену – очередь. За рамкой слышны сдавленные крики – кого-то то ли не пропускают на посадку, то ли не выпускают обратно.
   Передо мной вклинивается девушка с тремя корзинами: сапоги, куртка, ноутбук. Девушка старательно делает вид, что не замечает несколько человек, включая меня, уже дожидающихся резолюции Вильгельма Рентгена.
   Иногда мне кажется, что я могу читать мысли. Например, сейчас у неё в мозгу рефреном бьётся мысль с хамоватым ответом на мои предполагаемые наезды. Но я не тороплюсь, пусть идёт.
   Транспортёр аппарата работает медленно-медленно, проглатывая с паузами по одной корзине. Наверно, причиной тому нарастающий шум за рамкой. Там определённо начинается что-то интересное.
Девушка впереди поняла, что прогонять её не собираются, уверенно оттесняет меня от ленты и ставит свой скарб. Последней на транспортёр заботливо ставится корзина с миленьким перламутровым Sony VAIO.
   Как только девушка разворачивается, чтобы уйти, лента начинает двигаться в обратную сторону, корзина с ноутбуком падает, и перламутровое чудо враждебной техники вываливается на бетонный пол, теряя по пути какие-то мелкие детали. Его хозяйка оборачивается на стук и, издав крик раненной чайки, бросается на выручку перламутровому другу.
   Победа русского оружия очевидна: пол, залитый безымянными стройбатовцами, твёрже современного японского пластика. Даже очень качественного и лакированного. Девушка бьётся над раненым, пытаясь правильно пристроить отлетевшие детали, нежно проводит пальцами по царапинам на крышке, надеясь на чудо. Я же, воспользовавшись паузой, проталкиваю свои вещи сквозь резиновые полоски аппарата. Мой ноутбук на всякий случай отправляется посередине – между обувью и курткой.
   За рамкой продолжается баталия. Пока я беру свои корзины, обуваюсь и разбираюсь с ремнём, диспозиция проясняется. Жертвой собственной беспечности стала пожилая интеллигентная пара. В их ручной клади неимоверное количество запрещённых к провозу предметов: пакет молока, минеральная вода, мёд и несколько цветных флакончиков.
   Ну что же вы? Даже ребёнок сегодня знает, что из всего этого можно наскоро сделать взрывное устройство неимоверной силы. А при наличии косметических ножничек – портативный ядерный фугас!
   Пока я одеваюсь, на помощь подтягиваются коллеги из других отделов – не иначе как на случай попытки силового прорыва. Несмотря на угрозу всему мирному человечеству, работники службы безопасности на удивление корректны. Бабушка постепенно сдалась и тихо рыдает в стороне. Дедулька, ещё не растерявший остатки мощной комплекции, терпеливо слушает пункты нарушенных им законов. Он понимает, что проиграл и обречённо бормочет что-то о внуках, ждущих мёд. Аргументы сотрудников тоже весомы: остаться с мёдом на земле по любому хуже, чем лететь без мёда.
   Внезапно в ситуации прорывается луч надежды: оказывается, можно заплатить несколько сотен рублей за оформление чего-то там, и сдать опасный груз на временное хранение по таксе чуть меньше доллара в сутки. В ответ дед тоскливо смотрит на пакет молока и отказывается идти на сделку с законом.
   Уходя, я успеваю заметить развитие очередного акта: дедушке не дают вернуться в зал аэропорта и унести его опасный груз в неизвестном направлении. Победа должна быть закреплена, поэтому его теперь заставляют выбросить всё прямо на месте – в специальную чёрную урну огромных размеров.
   По прогнозу Михаила Успенского (читали «Три холма, охраняющие край света»?) всех пассажиров в скором будущем будут перевозить на самолётах в состоянии общего наркоза. Сел в кресло, игла в вену – и до встречи в точке назначения. И, судя по увиденному, этот день не за горами.
   Интересно, почему жидкости можно перевозить до ста миллилитров? Такое количество жидкой взрывчатки мы ещё можем допустить? А если десяток пассажиров сбросятся? А если эту жидкость станут перевозить в полостях тела? А если жидкость заморожена?
   Да… Перспективы безрадостные. В общем, готовьте вены. Иначе никак!
   Пока не пригласили на посадку, пытаюсь нагуглить вопрос. Оказывается, на заре массовой пассажирской авиации взрывы самолётов называли «саботаж». Так что певица Таня, спев «… ваш блестящий фюзеляж прочней, чем наш, И ему вряд ли повредит даже саботаж», попала в точку. Наверно автор песни был в курсе. Саботаж или скрытое противодействие системе безопасности когда-то считалось лучшим термином для отражения того, что делали люди, взрывавшие бомбы на транспорте.
   Сейчас в моде слово «терроризм». Под него легко списываются миллиардные бюджеты, урезаются гражданские права и не пропускаются на посадку бабушки с молоком. Как всегда насилие над нами вершится для нашего же блага, просто не все это понимают.
   Своим происхождением волшебное слово обязано латинскому terror (страх, ужас). То есть, корневой его смысл отражают слова «насилие», «запугивание», «устрашение».
Но кого запугивают террористы? Нас, граждан? Судя по потоку пассажиров – не особенно. Наверно, больше всего – власть предержащих, нарушая схемы идиллии, терпеливо создаваемые ими в нашем сознании.
   Вот и получается, что терроризм заключается не в угрозе конкретно нам. Ведь вероятность погибнуть от теракта по-прежнему на порядки ниже шанса попасть под машину, но от этого мы не перестаём ходить по улицам или ездить на автомобилях. А заключается он (в отличие от официальной версии, но в соответствии со значением слова) в устрашении нас людьми, которым мы делегировали на это право. И шахиды здесь ни при чём. Они – саботажники, иногда сепаратисты, иногда сумасшедшие. Но если и террористы, то террористы скорее системы, чем нас, граждан.
   Нас же терроризируют совсем другие люди…